Карина - Несколько дней в осенней тундре [СИ]
— Нет, просто я подумала, что ты из деревни или с какого-нибудь таежного кордона. Хотя, можно было конечно заподозрить что-то. У тебя очень неожиданные, для нашей
сельской местности, знания.
— Да, и что я такого неожиданного знаю?
— Музыку классическую знаешь хорошо, историю, поэтов цитируешь не из школьной хрестоматии.
— Вот так вот разведчики и сыпятся — засмеялась я. — А ты сама откуда? Беккерера цитируешь, его тоже в школе не проходят. На кого работаешь? — я приподнялась на локте, изобразив пальцами пистолет приставила его дуло к кончику ее носа — Штази? МИ5? ЦРУ? ЦСУ? Говори!!!
— Тутошние мы, тетенька, местные, нихт шлиссен, не стреляйте.
— Местные здесь только олени, колись, где твой дом!? — продолжала я допрос со зверской рожей.
— Я из Припяти.
Лицо Людмилы напряглось, и стало не до шуток.
— Ты была там во время взрыва?
— Даже на Первомайскую демонстрацию сходила…
Людмила повернулась на бок, и я поняла, что она не хочет, что бы я видела ее лицо. Я обняла ее сзади, прижав ее к себе как можно сильнее, поцеловала ее в шею за ухом, пристроила подбородок ей на макушку. Я читала про эту историю с демонстрацией. Несколько дней власти города, впрочем, не только города, пытались скрыть правду от всех подряд, сделать вид, как ни в чем ни бывало. АЭС рванула в конце двадцать шестого апреля, а первого мая в городе провели демонстрацию, и тысячи людей, главное масса детей, школьников, прошли мимо трибуны в центре города, выражая солидарность с линией партии и правительства, которых представляли отцы города. На горизонте сияло зарево ядерного пожара. Маленькая деталь, своих детей они, эти самые отцы, вывезли из города в первые часы аварии.
— Эй, на палубе, ну ты что загрустила? — позвала я ее.
— Мне дом до сих пор снится. Представляешь? У нас была большая солнечная квартира, очень светлая. Окна выходили во двор, а там деревья качели, детей полон двор, скамейки у подъездов с бессмертными бабушками. На балконе мама сажала удивительные вьюнки. Ты знаешь вьюнки?
— Знаю, — я прихватила губами мочку ее уха. Невинная забава, но сколько наслаждения. — У них цветы как маленькие граммофончики, розовые такие.
— Точно, граммофончики. Только эти были декоративные и большие. Еще они были белые у основания и постепенно от белого переходили к темно-синему цвету на концах соцветия. Они плелись вверх по шпалере, и когда зацветали, это было похоже на голубое пламя…
— Ты часто плачешь во сне? — спросила я осторожно.
— Часто? Не знаю. Мне мама часто снится, наш дом. Девчонки в отделе, ну, у кого родители уже умерли, иногда сны рассказывают, о том как им родители снятся, и все у них там так многозначительно, полно тайного смысла, намека на будущее. А мне снятся простые сны, бытовые. Рассказывать даже не о чем. Там, во сне, жизнь продолжается, как будто и не было аварии, переселения, болезни… Смерти не было… Только, когда во сне понимаешь, что это лишь сон, становится очень больно и кричишь тогда, кричишь до боли в горле, от которой и просыпаешься потом… А что? Почему ты спросила?
— Вы сразу после аварии переехали сюда, на север?
— Да. Я здесь школу кончила. Потом в институт уехала. После института в Москве
осталась, но мама заболела и я вернулась сюда. Нас только двое на всем белом свете… Было…
Я потянулась через Людмилу и загасила свечи рукой.
— Как ты это делаешь?! Больно ведь! — воскликнула она.
— Это если думать об этом… Давай спать. Давай запрограммируем себе один сон на
двоих. Как будто мы идем по набережной где-нибудь в Рио-де-Жанейро. Океан, волны, песок, чайки, красивейший город из белого камня. Еще прохладно, но солнце светит вовсю и обещает жаркий день. На небе ни облачка. Мы идем, взявшись за руки, вокруг тишина… Но это не простая тишина, это утро карнавала. Еще каких-то полчаса и поедут машины, захлопают ставни, на улица выйдет народ, двинутся платформы с полуголыми красоткам, за ними потянутся сотни оркестров и начнется феерия. Мы будем смеяться и петь вместе со всеми, приплясывая в такт с мелодией какой-нибудь румбы или самбы. Но сейчас, вот этот миг, мы одни, идем босиком по истоптанному чайками белому песку и все еще впереди, и только шум волн и крики чаек…
Я обняла ее и бормотала, зарывшись носом в ее волосы, что на ум взбрело, но как ни странно, это подействовало и вскоре мы уснули.
— Жень?.. — услышала я сквозь сон.
— М-м-м?
— А что такое ЦСУ? Это где такая разведка?
— Это… Центральное Статистическое Управление… Спи, радость моя… — и услышала в
ответ тихий счастливый смех.
Утром мы завтракали в столовой. Солнце светило прямо в глаз. В голове бродили
штатские мысли:
— Какой сегодня день недели?
— Четверг.
— Давай устроим себе каникулы? Поедем куда-нибудь просто так, возьмем спиннинг,
пошляемся без дела. О, ты лебедей видела? Тут недалеко их гнездовья. Поехали, а?
— Знаешь, я ничего не понимаю в рыбалке. А после того, как мне вырезали гланды, я
вообще смотреть не могу, как у рыбы из горла крючок выдирают, у меня у самой горло болеть начинает.
— Разве я сказала на рыбалку?
— Ты сказала спиннинг.
— Ну, спиннинг, это еще не рыбалка, это только повод. Вообще-то я мечтаю услышать тебя. Мне кажется, это должно быть что-то с чем-то, — я мечтательно проползла взглядом вдоль ее достаточно длинной шеи и дальше вниз, до того, что позволяла увидеть вторая расстегнутая пуговица рубашки. Да, немного там позволялось, и дистанция была короткая, я поползла наверх к этим красивым, четко очерченным, губам.
— Что?
— Я хочу услышать тебя.
До нее дошел смысл сказанного, и я с садистским удовольствием смотрела, как у нее краснеет сначала шея потом уши, потом щеки.
— Ты с ума сошла, — произнесла она одними губами, которые я плотоядно рассматривала в этот момент.
— Я о твоих вокальных талантах. А вы о чем подумали? — развлекалась я, глядя ей в
глаза и медленно облизывая свою верхнюю губу.
Пенопластом по стеклу прозвучал голос редко видимого за последние дни шефа
— Евгения, может вам в помощь все-таки кого дать? Смотрю я на вас, вы же с лица уже обе спали. Много у вас еще работы?
Отец-кормилец, заботливый ты наш! Пристально глядя в глаза Людмиле, я ответила:
— Ну, лично мне помощь не нужна. Я, кажется, неплохо справляюсь со своими обязанностями, Людмила Львовна? Или у вас есть претензии?
Людмиле Львовне было сложнее, шеф стоял у меня за спиной и смотрел на нее.
— Спасибо, Виктор Анатольевич, осталось совсем немного, думаю денька на два. Мы
